Читаю свежие списки умерших. Не стало Екатерины Егоровны Прозоровой… Она с моей мамой сидела в поликлинике на приеме очень много лет. Я часто приходила к ним на работу, болтала ногами, сидя на кушетке в кабинете (кажется, в двадцать восьмом, но могу и ошибаться). На потолке были длинные гудящие лампы, источающие желтый свет, и их гудение было мне приятно, от них исходил уют - на улице темень, а в кабинете светло.
Помню, Екатерина Егоровна говорила мне: “Держи голову в холоде, тело в голоде, а ноги в тепле”. Я тогда не понимала, что это значит, думала, она сетует, что я по холоду хожу без шапки. Потом, когда я уже была взрослая и мы с Екатериной Егоровной случайно встречались на улице, она всякий раз журила меня, что шея голая, шарфика нет. И передавала привет “мамочке”.
Она была старше мамы почти на 10 лет, волосы с проседью зачесаны назад и собраны в тугой клубочек на затылке. Я ее уважала и любила.
Мамы не стало на год раньше, Екатерина Егоровна выражала соболезнования, по обыкновению встречая меня на улице. И мне становилось тепло от этих случайных встреч, они напоминали молодую маму в белом халате - руки в карманах, на ногах каблуки, на шее фонендоскоп, я звала его слушалкой. Мама всегда улыбалась, а Екатерина Егоровна была строгая и серьезная, но иногда могла рассмеяться, слушая мою болтовню.
Вот и сейчас вспомнилась мама-врач. Где я только с ней ни бывала по долгу ее службы. На призывных кампаниях в военкомате, где-то на выездах в поселки, то ли в Баяновку, то ли в Сосьву. Мы ехали туда ранним утром в автобусе с перемерзшими окнами, и я корябала ногтями толстенный слой льда на стекле, чтобы увидеть улицу. Но наковырянная и нагретая дыханием дырочка выдавала в итоге лишь кромешную темноту по ту сторону автобуса - черный застывший лес и черный морозный воздух.
Иногда мы с мамой ходили на обед в ресторан “Шахтер” на площади Мира (где сейчас “Русь”), я любила заказывать салат “Столичный” и российский сыр. Точно знаю, что сыр мне нравился только из-за того, что он был порезан фигурным ножом - ребристые желтые кусочки веером лежали на белоснежном ресторанном блюдце.
В 16 лет мне делали операцию на зубах. Делал ее Юрий Григорьевич Сухих, муж маминой сестры, моей тетушки. Операция (по моим ощущениям) длилась бесконечно долго и была ужасно утомительной. Мама была рядом. И когда мы шли с ней под руку из больницы домой по асфальтированной дорожке перед стоматологией, я плакала и искренне, с глубокой обидой ругала Сухих: “Своей бы Нэлличке он так больно не сделал” (Нэлли - дочь Юрия Григорьевича, моя сестра). А он, оказывается, шел сзади, следом за нами. И когда обгонял нас с мамой, они оба засмеялись.
Я выросла в этом врачебном сообществе, оно было мне близким, понятным и родным. И вот теперь они тихо уходят… А вместе с ними уходит мое прошлое, такое же как они - понятное и родное, но с каждым днем все более далекое.
