В случае погаснет свет, а он зажег забой и идти не знает куда. Значит, давайте аккумулятор!
- А про карбитку?
- Потом начали давать карбитки. Их заряжали карбидом, не зажигали, правда, выдавали и шли в шахту.
- А в шахте-то что с собой таскали?
- Карбитки в запас.
- А с освещением магистрали что?
- Было 12 вольт и 36 вольт. Больше не было по выработкам. Когда я работал на угле, там давали лампу – «Вольф». Называлась так. Она работала на бензине, там две сетки стояло специально против газа, метана. Там давали нам карбитки. Вот с этими карбитками мы работали. Придешь, там все забитые, от копоти. А тут не было, ничего не было! Шахты строили, и ничего не было! И почти что, чтоб не соврать тебе, до 1948 года аккумуляторов не былО.
Что я тебе скажу? Вот когда в 1947 году сгорела шахта, Михаилу Ивановичу Иванову, за то, что он не обеспечил шахтеров аккумуляторами, ему дали, как за халатность, 3 годика, а до этого он отсидел 10 лет. Ну, короче говоря, потом появились такие мощные аккумуляторы, вот такие вот здоровые. (Показывает на посылочный ящик на соседнем столе). Их кислотой заливали, прицепляли к спине.
- Такой здоровый, тяжелый?
- Да. Прицепляли к спине. У всех были спины сожжены, телогрейки погорели, спецовка сгорела: они же кислотные. Потом появились аккумуляторы. В 1948-49 годах стали учить аккумуляторщиков-женщин. Стали давать бирки. Стали учитывать рабочее время. Какие комбинаты? Ничего не было! Но мы работали, строили город, строили шахты, гордились своей работой, любили ее. Война закончилась - столько радости вокруг, надежд, ожиданий...
- Сергей Яковлевич, а какой у Вас трудовой стаж?
- С 1942 года по восьмидесятый год (1980 г.)
– В 1980-м пошли на пенсию?
– Нет, я пошел в 1976 году на пенсию.
– Все работали с 1942 года? Вы говорили, что шурфы копали?
– В Оренбурге шурфы копал, шахтер.
– И пошли на пенсию по возрасту в 1976 году?
– Да нет, в 1971 году, потому что меня вывели из шахты по болезни. Глаукома. Работал на стройке 7 лет. Слесарем.
– Это уже после этого?
– Меня из шахты вывели. Дали инвалидность в 1971 году. В Свердловске я лежал в областной больнице. Перевели меня работать на стройку слесарем. И я отработал там до 1980 года.
– Город строился на Ваших глазах?
– Да, город построили на моих глазах. Семь лет я его строил! Строил 16 шахту, строил бассейн, строил 1-ю школу, 3 садика за первой школой построили, центральный почтамт, жилые дома в 7-м микрорайоне.
- Мало того, что сколько шахт построили, сколько в шахте отработали, сколько метров проходки дали, сколько боксита выдали на-гора, и вот еще 7 лет на стройке отработали. Это в какой конторе?
– Была тогда 2-я контора, " Шахтопроходка". Когда не стало у строителей объемов работы, их присоединили, объединили со СМУ №2. Я там работал. Выполняли шахтные и строительные работы. И вот с 1976 года я на пенсии, но работал до 80-го года, чтобы получить 6 рублей надбавки к своей пенсии, которую я заработал – 170 рублей. Чтобы, значит, получать 176 рублей. (По тем временам очень большие деньги. По нынешнему курсу к российскому рублю - 35 тысяч рублей и выше. У меня родители получали пенсию 120 рублей и 132 рубля).
– Это тогда была максимальная?
– Да. Я еще пошел работать к Киселю. Хоккейный корт чистил 3 года. Лодочные станции охранял и чистил корт. Без работы я не был.
– Продовольственную программу выполняли?
– Да, кролей и курей держал, пока не потащили. И поросята были. Курей своровали и кролей.
– Все о работе и о работе. Расскажите о личной жизни.
– Ну, что о личной жизни. В 50-м году поехал я домой, в деревню. Встретил там свою подружку, Юлию Ивановну. Она работала в колхозе, знакомы были еще пацанами. После войны остались двоюродные сестры и братья, мать и отец были живые.
- А почему не остались? Обратно не звали?
- Да как не звали?!
- А что не остались в родной деревне? Зачем Вам эти шахты?
- Вот я тебе сейчас и скажу! Задаешь вопрос, я тебе отвечаю. Значит так: в 1946 году дают мне отпуск, дали месяц. Я поехал, а билет нигде не достать. Вот доехал я поездом своим до Боксит. С Боксит до Серова, на серовском поезде, а из Серова нужно взять билет до Свердловска, но никак не дают. Я взял билет до Выи, станции, и доехал до Свердловска. Приехал в Свердловск. Билетов нет. Сижу, жду. День жду, два сижу – билетов нет. Идет "500 веселый", поезда такие были, так назывались. Почему? Да потому что это состав был вагонов 80, не меньше. И в этих теплушках ехал весь сброд, народ. Он подбирал по дороге всех желающих ехать, и мы не смогли взять на него билет, а нам сказали только одно: «Сумеете - залезайте на крышу и ехайте». И вот мы ехали до Москвы на крыше. Помню как сейчас, на станцию Свеча приехал, это где-то под Ярославлем или за Кировом, там станция есть Буй, дальше Свеча. В общем, он пришел на Ярославский вокзал. И вот на этой Свече я все-таки купил билет. В Москву приехал, на сталинградский поезд надо ехать, нет местов ни в общий, никуда. И вот уснул я на крыше. Чуть не упал. Проспал. Милиция пришла и забрала нас. Посмотрели – у меня все есть: отпускная. Меня отпустили. Я приехал на свою станцию. Приехал на станцию. Ехать там не на чем. Быки. Там на быках возили, тогда транспорта не былО. До деревни около 40 километров. Ну, короче говоря, я добрался. В 4 часа ночи я приехал домой, стучусь. Мать говорит: «Кто там?» Я говорю: «Я, мама, приехал в отпуск».
– А Вы писали ей письма до этого?
– Писал. Отец был на фронте ранетый, его, значит, комиссовали. Как раненого, сердечного. Он сердечник был, и отправили его работать в Саратов на военный завод. Он работал там, еще в деревне его не былО. У матери осталось три дочки, сестры мои, брат, нас всего в то время было пять человек. Семьи были большие. И вот я посмотрел – мы плохо живем, а там еще хуже. В это время засуха была. Голод большой был. Смертность большая была. Короче говоря, отбыл свой повинный срок и приехал сюда – назад. Дальше.
Прежде чем уехать отсюда в отпуск (В ОТПУСК!) надо было, чтобы подписал заявление начальник шахты – раз, начальник управления – два, управляющий трестом – три, пойти в милицию. В милицию! В 1946 году! Взять пропуск на выезд из Североуральска. Без пропуска из Североуральска не выпускали, потому что люди здесь, в основном, были неблагонадежные, ссыльных половина было. Дальше. Вот когда я поехал в отпуск отсюда, у меня же были сделаны все документы. Пропуск был. Садятся к нам в вагон краснопогонники и каждого проверяют. Куда едешь? А мы в то время были Карпинского района. Предоставь документы. Если что-то было подозрительно, там специально была отведена комната. Туда тебя. Потом назад приведут тебя и разберутся, куда ты собрался ехать или ты убегаешь отсюда. Отсюда с Боксит садишься и едешь до Серова, тоже краснопогонники тебя проверяют. От Серова до Свердловска - тоже краснопогонники тебя проверяют. Так что отсюда не так-то просто было уехать.
Приходит 1948 год. Заставляют насильным образом заключать 3-х годичные Договора Крайнего Севера. У меня Договор этот и сейчас цел. Если интересует, могу тебе его показать.
– Тоже в музей отдайте.
– Я тебе сейчас по порядку расскажу. Заключали Договора, а когда война окончилась, на площади около первой школы собрался митинг. Нас много там было. Шел, моросил маленький дождик, тепло было, и вот вышла Ривкина Вера Абрамовна (с 16 декабря 1942 года-начальник СУБЭ) и сказала:
– Никто, никуда не собирается уезжать отсюда! Вас отсюда никто не отпустит!
- Почему не отпустит? Вы же все были по броне?
– У нас бронь была. На фронт не забирали, несмотря на то, что там я прошел 110-часовую программу. Изучали Устав, винтовку разбирали, когда копал окопы, и здесь, когда работал. Не придешь на занятия - придут и на гауптвахту посадят.
– За окопы-то надбавка есть? Письма помогли, не знаете?
– Написал письма. Не знаю. Ответы придут, нет, не знаю. Слова, а документов-то нет, кто тебе даст в то время документы? Вся страна копала. И тогда был такой закон. Если ребенку 8 лет есть - мать забирают на окопы, а его оставляют одного дома. Одного и все. И вот в 1948 году заключают договора с нами, и никто никого отсюда не отпускает. Если убежишь или вот возьмешь отпуск, уедешь отсюда, тебя считают как дезертира. Бросил производство, и тебе, пожалуйста, 6 лет заключения. А опоздаешь на работу во время войны на 21 минуту – 6 лет заключения. Вот так расправлялись, не как сейчас по головке гладят. Дальше - никто никого отсюда не отпускал. Рабочая сила была нужна, поэтому я рад бы уехать, но не пускали. И вот я решил жениться. Думаю: женюсь я, приеду с женой, поживет тут, ей не понравится, соскучится по маме и, значит, скажет – поехали назад. Когда приехали сюда, а они тоже жили там не ахти богато, несмотря на то, что у них отец был председателем колхоза. Был партизан, похоронен, кстати, в деревне. У него памятник стоит. Партизан Гражданской войны был. Он служил на «Авроре», мой тесть. У него есть фотокарточка в Москве в Музее Вооруженных сил или что-то такое. Вот там есть тоже.
– Есть Музей Вооруженных Сил. Я туда ходил, там надо месяц жить, чтобы все обойти и бегло осмотреть.
– Вот такой был мой тесть. А она, жена, закончила школу мелиораторов. Юлия Ивановна, бригадиром она работала. Начали в сельских местах строить плотины для орошения полей. И вот она возглавляла эту организацию, строила плотины. Ну, а когда приехал я и сказал: «Поехали, подруга, со мной туда». Она дала согласие, и мы с ней приехали. Мама у меня тоже в 50-м году сюда приехала, к отцу, очень удивилась: рыба всякая, даже красная была, селедка бочками, мясо... тут еды... А в Белоруссии голод после войны, там каждая третья деревня была сожжена фашистами. Тут снабжали по первой категории. Тогда категории были: кого-то похуже, кого-то получше. Баранина была и свинина, говядина. Все свободно было. Все дешево было, и моя приехала. Горбуша стоила 56 копеек. Короче говоря, устроил я ее на работу. Была тут артель «Гвардеец», так называлась. Вот «Кедр» (Дом быта) из нее вышел, с этой артели «Гвардеец», швейка. Короче говоря, там швеи были. Артель «Гвардеец» находилась внизу по Молотова (сейчас Ватутина), во дворе. Там командовал этим хозяйством Ракитянский. У нее даже фотокарточка есть, весь их коллектив, человек 20. Шили рукавицы, телогрейки, рубашки для производства, кое-что шили для населения. А потом она родила Александра Сергеевича, сына, в 1951 году, и сидела, считай, до 30 лет, не работала.
Продолжение следует.
