«Холодильник зимой не включаю, стираю в машинке только пододеяльник. И в деревне жили как рабы"

85-летняя Александра Моргунова живет одна и на всем старается экономить. Свет в квартире не включает, спать ложится рано, холодильником пользуется только в теплое время года, стирать старается руками, машинку запускает исключительно редко – только чтобы постирать пододеяльник. А счета за электроэнергию, как кажется пенсионерке, все равно несут большие.
 Женщина уверена – проблема в том, что показания счетчика никто не ходит и не проверяет. В итоге за март ей насчитали 584 рубля, за апрель - 594, за май - 379. Платить такие суммы Александра Андреевна не хочет, поэтому сама лично ручкой выставленную в квитанциях сумму вычеркивает, пишет «100 рублей» и именно столько платит.
 Бабульке обидно – никогда нормально она не жила, все время приходилось перебиваться, во всем себе отказывать.
 Отец Александры погиб на войне, девочка и шесть ее сестер жили с мамой в деревне Робчуки Голышмановского района Тюменской области.
  – Говорили, война кончится, будем жить хорошо, – со слезами вспоминает Александра Моргунова, – а мы в колхозе с голоду помирали. Жили как рабы, куда пихнут, туда и идешь.
 В Североуральске Александра работала на стадионе, потом в «Универсаме», там и там мыла полы. «А что оставалось, если образование шесть классов?» – говорит женщина.
Воспоминания 85-летней женщины публикуем без изменений:
 «После шестого класса отправили ходить за свиньями, кормить их надо было, вычищать надо в клетках. Я женщине одной помогала, она уйдет – то у них праздник какой, то хлебины (второй день свадьбы, прим. ред.), то крестины, а я все одна. Иду, по полу эти ведра тащу... А маме с нами разговаривать даже некогда было. Солнце всходит, надо, чтоб она была на работе, а то посадют. Солнце зашло, она бежит домой, есть-то нечего. Пока картошка есть, хорошо. Картошку съели – ходим семена сдираем с лебеды, с крапивы листики. Мать обварит, процедит, опять заварит кипяточком, и стакан молока туда выльет. Если где добудет, крупы горстку бросит. Мы плакали – ой, опять крапива, нам надоела. Там грибы пойдут, ягоды, вот мы этим и живем. А матери никак с нами не остаться, нельзя.
 Мальчик у нее был, в шесть лет умер, после войны уже. Такой хороший был, мама что-нибудь говорит, он ее поправляет (смеется, прим. ред.). Как сейчас помню, ему и учиться не надо было, он все знал – я до старости все вспоминала его. Генка бы еще живой был, кроме нас, сестер, если бы не голод.
 Сестра старшая у меня с 29-го, другая с 33-го. Ее в 16 лет отправили в Тюмень на заготовки, тогда же поезда лесом топилися. Ездила-ездила она на заготовки, сбежала тихонько. До Тюмени доехала на попутных машинах, ноги-руки поотморозила. Потом до станции Ламенской, а от нее до нашей деревни еще 15 километров было идти. Она к знакомой женщине зашла, та приняла ее. Кто-то доказал, что она с заготовок сбежала, председатель (два класса окончил, какой он там грамотный?) приехал из деревни, сказал: «Только завтра домой не придешь, вызываю милицию, и посадют». И посадили бы запросто. Мама плакала: «Таня, доченька. Пойду завтра в соседнюю деревню, там парень пришел из армии, хороший, добрый, шофером работает. Я поговорю с ним, может, женится».
 Он Валеркой был, а все Валентином звали, как привыкли. Мама рассказала ему, что Таня с заготовок сбежала, а председатель сказал, если не вернется, посадят. Валентин говорит: «Ладно, приду». Вечером пришел к нам, она ему понравилась. Утром он выпросил лошадь, вернулся за Таней, говорит, поехали в деревню. Он на цыгана похож был, загорелый, уборочная же. Подстрижется, кудри.
 Его мать сказала: «Она мне не нужна», а он ей: «Мама, я не для тебя брал». И она больше слова не говорила. Отец у Валерки был военный, он вообще молчал. И зажили хорошо, помирились все, дети пошли. А сначала не нужна была, потому что колхозница. Но и то как-то мать наша перину ей справила, две подушки, одеяло, полотенчики – в долг залезла. В колхозе денег не давали, хлеба даже не давали.
 Пахали на коровах, я ходила, подгоняла прутиком. Она идет-идет, упала, голодная... 400 литров молока сдай, 100 яичек, 50 килограмм мяса за год, шкуры-то некому было выделывать. Все, что есть, все сдавать. А себе ничего. А корова пашет день, какое с нее молоко? А 400 литров сдай.
 Потом Валентинов друг пришел ко мне свататься. Я говорю, не пойду. А мать: «Иди, а то на заготовки заберут на север». А у меня фуфайка драная, шаль драная, штанишки ситцевые... А сейчас куда ни приду, нигде разговаривать не хотят. Я и спрашиваю, за что наш отец погиб?»
 Уважаемые читатели, нет, пожалуй, ничего более ценного, чем живые воспоминания наших земляков о прошлом, об их детстве и юности, о том, как жили люди. Если вам есть что рассказать, сделайте это – пусть останется на память потомкам.