Нет, эту «птицу» я трогать не стану. Надо узнать, что там за дверью. Вот где кроется главный ответ. Если за дверью стена из холодной и твердой земли, как пол, то все правильно, — я на месте, то есть, меня уже нет, и я в другом мире.
Я поднялся и, едва переступая ногами, отправился к двери. Каждый шаг отдавался в затылке. Ноги действительно разучились ходить, но я шел, чтобы убедиться в своей догадке. Чем ближе я подходил к двери, тем больше меня трясло. Когда подошел вплотную, меня уже била крупная дрожь. «Ну вот, сейчас все и выяснится». - Я взялся за деревянную ручку, словно это была чека гранаты, и на секунду замер в ожидании неизбежного.
Рванул. Дверь легко распахнулась, и в глаза ударила яркая вспышка, как при взрыве огромного заряда. Я успел зажмуриться и закрыться руками, но ни звука, ни взрывной волны я не почувствовал.
«Ну, что там?!» — меня волновало, что за дверью. Но, кроме резкой боли в глазах и холода, который набросился на меня вместе со вспышкой, я ничего не почувствовал.
Глаза открывал медленно и осторожно. Сначала все было ослепительно белым, но по мере того, как резь в глазах проходила, я начинал замечать темные пятна, которые через некоторое время превращались в стволы деревьев, хозяйские постройки, конусом сложенные дрова, изящные деревянные сани, и все это было покрыто толстым слоем снега.
«Снег! Откуда?! Почему снег?! Это что — зима?!» — Я переступил высокий порог, и под ногами знакомо захрустело. Не веря глазам, я нагнулся, зачерпнул пригоршню белой холодной невесомости и приложил к лицу. «Точно снег!» — меня приятно ожгло холодом. Но, кроме снега, я почувствовал, что и с лицом что-то не так. Я стряхнул с ладони остатки снега и ощупал себя. Пальцы утонули в жестких курчавых волосах. — «Борода! Борода и усы!». — Я растерялся. Последний раз брился еще дома, перед поездом.
Я внимательно ощупал свою неожиданную растительность, — «примерно месяца полтора-два» — определил я срок по ее размеру. Ошалевшим и продрогшим вернулся в избу. Анна по-прежнему сидела у очага в окружении шкур и шила.
— Аня! Анечка! — проговорил я растерянным и виноватым голосом, — что же на самом деле со мной произошло?
— Да я же все вам сказала, — буднично ответила женщина, продолжая ловко орудовать иглой.
— Нет, ты скажи, я что, действительно так долго у вас лежал? Это ж сколько получается? Какое сегодня число? Месяц? — я разволновался и ждал ответа.
— А вы посмотрите там, на доске в изголовье вашей постели сколько зарубок. Каждая зарубка — день.
Я направился к своему топчану. Легко нашел Анины зарубки и поразился их количеству. Сосчитал до тридцати и бросил. «Неужели дед прав?! Неужели эта болезнь-зараза отступила?! Ну не может же этого быть! Светила медицины поставил диагноз, а какой-то таежный дед опроверг».
Я сидел на своей лежанке и отчетливо осознавал, что все же не могу поверить в то, что со мной произошло. Ни факты, ни рассказы Анны меня не убеждали. Я не верил, что моя судьба круто развернулась на все сто восемьдесят градусов. Не верил, хоть убей. Или боялся поверить. Это было чудом. А как можно поверить в чудо?!
— Ну вот, — Анна прервала мои тяжелые рассуждения, — это ваша обувь. Я перешила дедушкины кисы с чижами под размеры вашей ноги. — Она протягивала мне какие-то длинные меховые чулки.
— Что это?— оторвался я от своих мыслей.
— В ваших ботинках зимой холодно, однако. Вот эти, что мехом внутрь, называются чижами и надеваются первыми, потом на них сверху надо надеть кисы, они мехом наружу. А между ними надо сухую траву проложить, чтобы теплее было. Нате, померьте.
Продолжая пребывать в размышлениях, я стал надевать на себя странную обувь. Получалось совсем непросто. Тем не менее, справился, встал, и оказалось действительно мягко и тепло, и удобно.
— А малицу я к утру дошью. Надо пройму увеличить, — продолжала Аня с заметным волнением. По голосу чувствовалось, что она довольна собой, что угадала с размерами.
— Ань, скажи, — я не мог успокоиться, — все же почему дед ушел умирать? Почему он так поступил? Может, еще есть возможность его вернуть? Я готов пойти за ним, — проговорил я довольно решительно.
— Нет, дедушка давно собирался «уйти». Он говорил, что его время пришло. Многие из наших уходят в «верхний мир» сами. Их не хоронят, как у вас. Хотя есть и такие, кого хоронят в савынкане, то есть на кладбище, — горячо возразила Анна и совсем тихо добавила: — Если бы он остался, то вы бы не вылечились.
— И как прикажешь мне с этим жить?
— Не знаю, только вашей вины в этом нет.
Целый день я пребывал в страшном возбуждении от всего, что произошло со мной утром. Сомневался, верил, снова сомневался, искал объяснения, снова начинал верить, и тут же все рушилось. Здравый смысл, рассуждения с точки зрения элементарной физики говорили о невозможном. Однако факты - вещь неумолимая. Я жив и здоров. И чувствовал себя очень неплохо. Тем не менее, голова была готова расколоться от этих бросков в разные стороны.
— Ань, у меня еще вопрос к тебе, — осторожно спросил я свою спасительницу под самый вечер, — скажи, а почему ты так старательно скрываешь от меня свое лицо?
Девушка на секунду замерла, потом порывисто встала и, низко опустив голову, вышла из избы.
— Давайте пить чай, — вернувшись через несколько минут, сухо проговорила она, — уже поздно.
Чай с засахаренной морошкой пили молча. А перед сном Анна по обыкновению очередной раз напоила меня своим настоем, как рекомендовал ее дед.
…………………………………………………
Иллюстрация в
анонсе: иллюстрация Александры Раевой
