«Непредсказуемость» - повесть уральского писателя Николая Гарина (часть 8)

Было по всему видно, что тема отца для нее очень болезненна.
— В Афганистане?! — внутри резануло, и тут же появилась боль. Боль и нудный тонкий свист падающей мины 150 калибра.
— Последнюю ночь перед отправкой в Армию они провели с мамой вместе, — между тем тихо и задумчиво продолжала Елена — В результате чего родилась я. А через четыре месяца папы не стало. Осталась только фотография, где он веселый вместе с другими солдатами сидит на БТРе. — Лена зябко повела плечами. — Да еще орден посмертно. Он закрыл собой командира, — с надрывом закончила она и замолчала.
С последними словами мина вошла в меня и взорвалась!

Я очнулся сидящим на полу тамбура последнего вагона. Как я туда попал, помнил очень смутно. Помнил, как рванул из купе, чуть не сбив проводницу, как бежал, уносил себя, словно из-под обстрела. Бежал, бился о разные препятствия, словно это был не вагон, а длинный окоп из камней. Бежал, зажав руками уши, расталкивая людей, время… Меня пытались остановить, задержать, прижать к гудящему полу, но я вырывался и бежал дальше. И только в тамбуре последнего вагона, когда увидел, как из-под ног убегают рельсы, остановился. Обмяк, сложился и сполз на пол.
Сколько я так просидел, не считал. С памятью пришел нестерпимый стыд. Поднялся и долго смотрел через небольшое окно в двери, как убегает прошлое время. 
Когда совсем стемнело и включилось тусклое ночное освещение, я отправился искать свой вагон. Люди давно спали, а я медленно брел по длинным качающимся проходам, отыскивая свое место. Войдя в свой вагон, я быстро прошел мимо четвертого купе, боясь встретиться с Еленой. 
Проводница Ирина Витальевна что-то писала в своем бортовом журнале. Увидев меня, она отложила свое занятие и посмотрела на меня невозмутимым взглядом.
Я вошел в ее купе и без приглашения бухнулся рядом. Со стороны могло показаться, что это я, а не она начальник вагона или мы с ней, по крайней мере, в близких отношениях.
— Есть что выпить? — через небольшую паузу спросил я свойским тоном.
Ирина Витальевна в недоумении вскинула бровь, после чего медленно нагнулась и откуда-то снизу и сбоку достала початую бутылку водки. С тем же недоумением на лице она налила полстакана и протянула мне.
Будто сгораемый жаждой, я в три глотка выпил содержимое и почти сразу почувствовал небольшое облегчение. Водка слегка притушила жар внутри. 
— Мож, еще? — спросила проводница, принимая от меня стакан. Я отрицательно покрутил головой.
Несколько минут мы сидели молча и совсем без движений, словно прислушивались к стуку колес и поскрипыванию вагона. Мне опять казалось, что все, что сейчас происходит со мной, нереально. Я не понимал, откуда такое ощущение. Возможно, оно и раньше было, но я не замечал или делал вид, что ничего не происходит.
И вот теперь, сидя в вагоне рядом с проводницей, мне опять казалось, что все это из другого, параллельного мира. Ведь не может же быть, чтобы вот так совершенно случайно встретиться с дочерью того паренька, который отдал свою жизнь ради тебя, долбаного командира. Что это?! Больное воображение?! Сочетание мыслей, переживаний, воспоминаний, боли и стыда?!
— Я ведь давно умер, — проговорил я, разглядывая зачем-то свои руки, — еще тогда там, в Афгане, вместе с ее отцом, — я вяло кивнул на дверь, не думая, поняла ли проводница о ком идет речь. — И почти тридцать лет делал вид, что жил. Ел, пил, спал, как будто любил женщин, что-то делал ненужное и бесполезное. А настоящий я там, под Файзабадом, вместе с остальными ребятами. — Внутри опять невыносимо зажгло. — Хорошо, что все это скоро кончится, — добавил я обреченно и поднялся. 
— Подожди, — проводница смотрела на меня снизу-вверх. Ее взгляд был растерянным и просящим. 
— Ну?
— А мне что делать? Знаешь я о чем?
— Знаю, — ответил я действительно видя, как и чем мучается женщина.
— Прости его, если любишь. А нет — пошли на хер!
                                                                                                ИВДЕЛЬ

— Сашка-аааа! Михалы-ыыыыч! Команди-иииир! — все, кто был на перроне, повернули головы в сторону невысокого в возрасте мужичка, бегущего вдоль состава и вовсю орущего.
«Вот-вот! Каким был, таким и остался прапорщик Киселев Юрий Иванович — суетливым, эмоциональным, пренебрегающим всякими условностями. Боже мой, а как постарел, потолстел, отрастил какую-то неопределенную бороденку! Это он, Братан, - один из самых надежных и близких друзей, боевой товарищ, однополчанин и вообще лучший из лучших. Ну, зачем он орет?! Я же никуда не денусь!»
— Ух, черт! Ну, наконец-то! — выдохнул из себя Юрка и повис на моей шее. 
— Слушай, — едва отдышавшись, заговорил он, — я как получил твою телеграмму, не поверил. Ты - и вдруг к нам в Тмутаракань северную! Что-то случилось?!
— Ладно, ладно, потом, все потом, — говорю я, торопливо оглядываясь по сторонам, замечая, как люди с недоумением и интересом, а кто просто так с равнодушием поглядывают на двух мужиков, крепко вцепившихся друг в друга.
— Пошли, пошли. Там, — он махнул куда-то, — моя «девочка». — Юрка все еще прерывисто дышал и держал меня за рукав, будто я мог сорваться и пуститься в обратный путь.
— Как же я рад, командир! — почти восстановив дыхание, проговорил он, счастливо улыбаясь. — Думал все, уже никогда больше своих не увижу. Ты вроде бы и рядом, что там пятьсот километров, и поезд каждый день ходит. Да не один. Можно и на «Приобье». А вот увидеться, обняться, вспомнить былое, - до боли, до запаха, махнуть по сто пятьдесят! Вот это я понимаю!
Ну, вот и моя «девочка». — «Девочкой» оказалась изрядно поношенная «Нива», неопределенного из-за обильной грязи цвета. 
— Твоей «девочке» сто лет в обед. Мог бы и помыть, — нарочито капризно ответил я и взялся за дверную ручку.
— Ага, ее хоть каждый час мой!
Однако, свое прозвище «Девочка» машина оправдала с лихвой. Мягко взревев, она легко, резво и даже с каким-то задором понесла нас по городу с бесконечными ямами и канавами, полными грязных луж, словно не замечая препятствий.
— Ух ты! — чтобы услужить другу, воскликнул я.
— А то! — ответил Юрка и добавил газу, — я ее всю до винтика, до гаечки перебрал вот этими руками. Половину трансмиссии поменял. Знаешь, столько грибов, ягод, шишек на ней вывез из леса? — с добрый вагон наберется.
— И куда дел?
— Как куда? Продавали, дарили, сами ели. Ты ж, как я понимаю, за этим приехал? — счастливо сияя, ответил Юрка и еще шире расплылся в довольной улыбке.
— И за этим тоже, — проговорил я сдержанно.
— Ну, а что главное?
— Ты лучше расскажи, какая у нас программа?
— А это зависит от цели твоего приезда. И главное - на сколько дней.
— Навсегда! — неожиданно для себя ответил я.
— Навсегда ты, конечно, не останешься. Хотя было бы здорово! Мы с Тонькой только рады были бы. Она, представляешь, с шести утра у плиты. Пирожков напекла с капустой целую гору.
— А-а, помнишь мои пристрастия?!
— Еще бы! И грибочки маринованные, одни шляпки, маленькие как армейские пуговицы. И малосольные огурчики к водочке!
— Ну, ты даешь! 
— Это Тонька. Я как сказал ей, что ты приезжаешь, она места себе не находила. Все запасы перебрала.
— Спасибо, Юра! Но не стоило, честное слово!
Юрка вел машину умело и для таких раздолбанных дорог вполне аккуратно. Мы ныряли то в одну яму, то в другую, разбрызгивая во все стороны грязь. Однако, «девочка» лишь мягко покачивала своими боками. 
— Я смотрю, ты и подвеску поменял? — не выдержал я.
— А то. И подвеску, правда, не родную, а с иномарки. Мне на разборке один мужик посоветовал. Всего за четыре бутылки.
— Ну, а как с работой? Или заслуженно отдыхаешь?
— Работаю, — чуть горделиво ответил Юрий, но тут же сник и добавил, — лечу рухлядь. Две вертушки «Ми-8», по сто лет каждой, и один «Ан-2». Вот и вся Ивдельская эскадрилья. 
— И что, летают еще?
— Летают. Я каждый раз в шоке, когда они от земли отрываются. 
— И новой техники нет?
— Для чего? Геологи почти все вымерли. Так по бизнесу еще кое-как да пожарные.
Незаметно за разговорами подъехали к высокому из-за почти метрового цоколя дому и уперлись в новые крашеные ворота.
— Ну, вот и приехали. — Юрий заглушил мотор, — помнишь дом-то, нет?
— Ворот не было, — устало отреагировал я, вылезая из машины и вытаскивая свой худенький рюкзак.
— Сашенька! Александр Михайлович! — из калитки выкатилась еще более упитанная, чем Юрий Иванович, Антонина, его жена, — как же я рада видеть тебя! 
Подбежав она, как и Юрий давеча на вокзале, повисла на моей шее, пытаясь при этом еще и целовать.
— Как же мы тебя ждали! — она отпустила шею и, взяв под руку, словно на буксире, потащила меня в дом. 
Антонина действительно была рада гостю. Помахивая пухлыми руками, она продолжала громко и радостно говорить. 
— Юрочка сказал, что ты приезжаешь,— тут же переключалась она на шагающего позади мужа, — ой, Юрка, ты холодец-то достал из погреба?
— Да достал, достал!
— Сашенька, я помню, ты грибную икру любишь. И огурчики малосольные.
Я кивал, следуя за хозяевами, предвосхищая праздник живота.
— Тааааак, вот тут мой руки. Сюда свой сидор бросай и за стол.
Огромный длинный стол в гостиной ломился от всевозможной еды. Несмотря на это, Юрий все подносил и подносил различные тарелки, салатницы, селедочницы, полные с горкой чего-то явно вкусного. Тоня и не могла готовить невкусно. Именно из-за искусства вкусно готовить Юрий и остановил свой выбор на Антонине.
— Вы что думали, что я весь взвод с собой привезу? — с улыбкой возмутился я.
— Надеялись, — серьезно ответил Юрий, всматриваясь в стол, вспоминая, что он еще не донес или не так поставил для дорогого гостя. Мало того, Антонина торжественно внесла из кухни огромный пирог.
— Ну-ка, ну-ка, мальчики, куда поставить? — это относилось и к Юрию, и почему-то ко мне.
— Да куда, вроде уже некуда.
— Еще чего! — возмутилась хозяйка. — Пирог - это главное. Капусточку порезала, как Саша любит,  мелконько и чуть поджарила. Так что освобождайте место. Да, еще блинчики, фаршированные икрой и рыбой на подходе.
Я мысленно махнул рукой, дескать, делайте, что хотите, желудок у меня всего один, и аппетит весьма умеренный.