Костерок в очаге почти догорел. Котелок со второй половинкой зайца продолжал кипеть. Все было как обычно, тихо, мирно. «Ушел», - подумал Женя. Он уже хотел было убрать жердь и приоткрыть дверь, но в последний момент решил для начала выглянуть в окно и осмотреться, послушать минуту-другую. Но когда он подошел к оконному проему и стал просовывать голову, как перед самым лицом появилась все та же страшная пасть с огромными, влажными клыками. Если бы Женя не занимался боксом, он бы не успел среагировать на выпад зверя. Это было настолько неожиданно, скрытно и быстро, что в самый последний момент Женя чудом уклонился. Ему даже показалось, что он все же побывал в пасти зверя, но каким-то невероятным образом успел избежать беды. Медведь с ожесточением принялся рвать клыками и когтями края проема. От бревен летели щепки, а сама избушка жалобно скрипела. Зверь рвал и метал. Пасть пенилась и гудела. Зверю удалось просунуть в проем вместе с головой одну лапу, и это его значительно воодушевило. Сила зверя была настолько могучей, что верхние венцы избушки неожиданно стали медленно приподниматься. Поскольку очаг погас, и в избушке стало почти темно, Женя все же увидел, как увеличивается щель между бревнами, а голова чудовища все дальше пролезает в проем. Он схватил жердь, оставив дверь незащищенной, и с силой ударил зверя. Однако тот умело уклонился. Снова ударил – удар пришелся вскользь, и это еще больше разозлило зверя, и щель увеличилась. В отчаянии Женя бросился к очагу, схватил котелок и, обжигаясь, плеснул содержимым прямо в раскрытую пасть зверя.
На этот раз было слышно, как зверь, не переставая реветь, уходит от избушки. Обессиленный Женя вышел наружу. Взял топор, зачем-то лучковую пилу, прихватил дров и все так же спокойно занес в избушку. Подобрав половинку сварившегося зайца, выбросил в оконный проем. Поднял раму, вставил. Заткнул ее какими-то тряпками, чтобы не так летели комары и, подперев дверь, улегся на топчан. Улегся, но уснуть так и не смог.
Когда щели в дверях засветились, Женя поднялся. Все тело ныло, точно он перенес тяжелую болезнь. Подошел к двери, прислушался. Вроде, тихо. Осторожно вытащил тряпки из окна, подождал минуту, после чего накрутил на полено тряпицу и высунул ее из проема. Подождал – тихо. Тогда осмелился и просунул голову – никого. Звонкое и беззаботное пение птиц, спокойная трескотня сорок и кедровок говорили о мире и покое. Женя слушал пение птиц, шелест листвы, журчание ручья и все больше успокаивался. Сел на топчан и, глядя на оконный проем, только сейчас осознал, что он пережил прошедшей ночью. Перед глазами так и стояла огромная лохматая морда зверя в дикой свирепой злобе. С какой необыкновенной легкостью медведь разорвал бы его на части, наверное, так же, как он накануне резал и рубил несчастного зайца. По спине Жени пробежал холодный озноб.
«Придет ли зверь снова? – размышлял он, сидя на топчане. – Теперь у меня топор. Но что им можно сделать, если зверь так ловко уворачивается. Да и ручка топора слишком мала. А если его еще больнее ранить, тогда он точно развалит избушку. А может, он залег где-то недалеко и наблюдает. Я его обжог, и он, скорее всего, будет мстить. Женя смотрел на окно и терзал себя сомнениями: придет или нет?!» Его мучила и неопределенность, и невозможность что-либо предпринять, если зверь все же вернется. «А может убежать?! – неожиданно ударило в голову. - Рвануть обратно на кордон. Но как бежать? Дорогу не запомнил, да и зверь обязательно пойдет по следу».
Когда его взгляд упал на стволы деревьев, в голове что-то переключилось. Женя поднялся, подошел к окну и стал вглядываться в лес, что был виден из окна. Не найдя того, что искал, он вышел наружу. Не обращая внимания на разбросанные зверем останки крыши, он обошел вокруг избушку, продолжая вглядываться в деревья. Наконец, с облегчением вздохнув, он отправился за топором. Шагах в тридцати от избушки Женя приметил то, что хотел. Стройная молодая березка толщиной в голенище сапога на высоте примерно четырех метров раздваивалась, переходя в равноценные два ствола, то есть в рогатину. Постоянно поглядывая по сторонам, готовый к любой неожиданности, Женя в три взмаха срубил березу и притащил к избушке. Перерубил ее пополам, занес обе части внутрь жилища. Первым делом тщательно и неторопливо промерил расстояние от пола до оконного проема, затем от пола до потолка, после чего приступил к изготовлению рогатины. Примерил, приставив ее к стене с окном. Начало разветвления приходилось как раз на верхнюю часть оконного проема. Женя попробовал подползти к окну с обеих сторон, держа в руках рогатину, подползал и поддевал ею невидимую голову зверя снизу вверх, затем упирал основание рогатины в землю и так держал, размышляя, чем ответит медведь, и что ему делать дальше. Потренировавшись, он принялся за вторую часть березы. Из нее он вырубил кол, заточив его очень полого и остро, как карандаш. Пока он не знал, что делать с этим колом, просто, как он рассуждал, это было еще одно холодное оружие, которое могло бы пригодиться в крайнем случае.
Только к вечеру Женя почувствовал голод и страшную усталость. Сказалась и бессонная ночь, и перенапряжение. Рыба, что он вчера поймал, испортилась, по ней ползали изумрудные мухи, и она страшно пахла. Попробовал сварить кашу. Когда вода едва закипела, всыпал в котелок крупу и, не отходя от чувала, стал перемешивать варево. Глаза слипались, ноги едва держали, но есть хотелось безумно. К собственному удивлению каша получилась.
Женя уснул сразу, как только доел все, что сварил. А проснулся, будто кто-то тронул его за плечо. Открыл глаза и сразу почувствовал тревогу. Тревогой была пронизана вся избушка. Воздух, чувал, даже бревна избушки звенели тревогой. Он осторожно поднялся, бросил на угли березовую вату и следом несколько поленьев. Примерно в тот момент, когда появились первые язычки пламени, возник все тот же фукающий звук у дверей. Женя кинулся к жерди, обхватил ее, и в этот момент зверь подналег на дверь. Жердь слегка прогнулась, вдавилась в фундамент чувала. Дверь пискнула, открыв небольшой зазор между крайней плахой и косяком. Вслед за первым ударом последовал второй, третий. Женя буквально повис на жерди. Через несколько мгновений избушка опять заходила ходуном. Зверь запрыгнул на перекрытие и снова попытался разобрать потолок. Но опять не получилось. Издав вопль, он вернулся к двери и заскреб, чувствуя, что эта часть сооружения наиболее податливая.
«Что же он не пробует через окно? – спрашивал себя Женя и сам же отвечал: - Видимо, помнит боль от кипятка». Но с каждым разом зверь все больше и больше свирепел. Его рык становился все громче и злобнее.
«Нет, он просто так от меня не отстанет», - заключил Женя, продолжая держать жердь.
После очередного обхода и обнюхивания избушки зверь все же взялся за окно. Рама с тряпками вылетела точно от выстрела. И тут же появилась лапа с невероятно огромными, растопыренными когтями. Она стала рассекать воздух, пытаясь хоть что-то зацепить. Ничего не нащупав одной лапой, зверь запустил вторую, боясь сунуться в проем мордой. Обшарив наугад доступное пространство у окна, он затих.
Очаг горел ровно, хотя света едва хватало. Женя превратился в слух, продолжая держаться за жердь и судорожно размышлять, что же еще выкинет это чудовище. «Может, - размышлял он, - если зверь сунет снова лапу, рубануть топором?! Но опять же, надо так попасть, чтобы наверняка».
Крайне осторожно, выпустив из рук жердь, Женя сделал всего шаг к чувалу, чтобы подбросить еще пару поленьев. Зверь будто этого и ждал – с невообразимым ревом и быстротой он ринулся в оконный проем, просунув в него вместе с головой обе лапы, которыми уперся в подоконник и, словно огромный живой клин, стал протискиваться внутрь избушки. Натиск был настолько мощным и неожиданным, что Женя на мгновение растерялся. Медведь ревел, задирая голову вверх, скреб когтями бревна. И не безрезультатно. Как и в прошлый раз, верхние венцы дрогнули и стали приподниматься. Женя, не помня себя, бросился на пол, схватил рогатину и заученным накануне движением оказался под самым окном. Оставалось попасть рогатиной в шею, то есть защемить березовой рогаткой голову зверя. И, как ни странно, получилось. Развилка рогатины защемила шею и, когда зверь рванулся обратно наружу, голова гиганта оказалась в западне. Ловушка сработала. Оставалось подтянуть комель рогатины к стене и держать. Медведь начал вырываться. Задрав голову, он издал такой рев, что у Жени снова заложило уши. Поняв, что на этот раз он попался, со зверем начало происходить что-то невероятное, похожее на припадок. Он ревел, тряс головой, могучим телом, всеми лапами упирался в стену, пытаясь вытащить зажатую голову. Сила, мощь и неимоверные, сокрушительные рывки медведя сделали свое дело: углы избушки не выдержали и «поехали», сдвигая венцы между собой. Упало одно из бревен перекрытия, открыв пугающую щель, за ним - второе. Избушка не выдержала. Еще несколько усилий зверя, и она развалится.
Видя, как поехали венцы, как упало одно, затем второе бревно, с потолка ринулся поток земли, куски бересты, у Жени вновь зашевелились на голове волосы, и опять сработало что-то неосознанное. Руки, выпустив рогатину, схватили кол и со всей силы, снизу вверх вогнали его во что-то мягкое, податливое, нежно хрустнувшее. Женя не видел, да и не смотрел, он только почувствовал, как по колу прошла дрожь, а потом потекло мокрое, теплое, липкое. Но он продолжал и продолжал держать свое оружие, веря и не веря в чудо, что все кончено, что он, кажется, победил.
Простояв на коленях еще сколько-то минут, он, наконец, выпустил из рук кол, встал и сделал шаг назад. Глядя на огромную застывшую в злобе пасть зверя, на его клыки размером в палец, закрытые глаза, Женя верил и не верил, что его мучениям пришел конец. Волосы, укладываясь, вызывали на голове боль. Легкая от напряжения дрожь стала переходить в крупную, чувствительную. Женя до хруста сжал пальцы в кулаки, вскинул руки и завопил воплем своих далеких предков. Из глаз потекли слезы, а тело продолжало крупно сотрясаться. Ноги подломились, и он опустился на колени. Тело дергалось, ломалось в суставах, а из глаз продолжали литься слезы. Женя рыдал в полный голос. Со слезами вытекал страх, вытекало детство, забытый отец, худая и некрасивая мать, издевательства одноклассников, и многое, что не хотелось держать в себе, хотелось навсегда вычеркнуть из жизни. Уходило прошлое, а на смену пробивалось неизвестное и непонятное.
Продолжение следует.
