79-летняя Маргарита Часовникова вспоминает о своих детских послевоенных годах в Пермском крае. Сейчас Маргарита Максимовна живет в Североуральске, а этот ее рассказ - уже не первый опубликованный в газете "ПроСевероуральск.ru". Послевоенное детство навсегда отпечаталось в памяти....
Весна. Первые проталины. Прыгая по ним, иногда в снег, бежала к Каме. Там, на берегу, стояла старая раскидистая липа. Взобраться на нее не стоило труда. У липы очень теплая кора, и ноги постепенно согревались, да и набухшие почки были вкусны. А летом - первые листочки нежные, а потом цветки душистые, а по осени - орешки.
Но больше меня интересовали пленные. К берегу подходила баржа с солью, и они ее разгружали. Была всего одна колея. В гору везли груженую вагонетку, а сверху, переждав груз, бежал немец. Замешкайся, и столкнулись бы!
Подходить близко не разрешалось, но кто-то однажды кинул мне белого медведя, вылитого из соли. Я долго играла с ним, лизнув несколько раз, прятала. Когда у матери вдруг кончилась соль, она разбила его! И еще у нас начали строительство пятиэтажки, и пленные рыли котлованы. Я брала краюху и шла смотреть на них. Я знала, что это враги, но, грязные и изнуренные, они вызывали жалость. Я выбирала одного из них и отдавала хлеб. Думаю, что ребенок не мог ошибиться и выбирал самого доброго. Иногда в глазах немца я видела слезы. А он, не зная, чем отблагодарить, отрывал от кителя пуговицу и отдавал ее мне. Этими пуговицами мы играли потом на улице в фантики. Так и растерялись мои “пленные” трофеи.
А на улице я пользовалась авторитетом. Обычно меня уже ждали с кусками хлеба, намазанными повидлом или маслом или просто посыпанными сахарным песком, намоченным водой. Все наперебой предлагали: “Маргоша, откуси!” Но я гордо отвечала, что не хочу, что у нас дома есть все, но мне не разрешают выносить на улицу. Говорила, что у нас есть даже целый мешок конфет!
Думаю, многие сомневались, глядя на мои обноски и босые ноги. Но играть со мной было интересно, а в играх терялось неравенство. Ну а меня все чаще терзало желание доказать, что мы не бедные.
Однажды в воскресенье мать была на кухне, отчим спал, а я вытащила из кармана матери пять рублей и побежала в магазин. Купила кулек конфет “раковая шейка”, правда по пути облегчила кулек на две конфеты. До сих пор помню вкус этой хрустящей карамели. Мы жили на первом этаже, и окна летом были открыты, поэтому мать услышала, как я всех угощаю конфетами. Незамедлительно был послан гонец в виде моей старшей сестры, которая шипела, как мне сейчас попадет. Не дожидаясь разоблачения, я быстро юркнула в подъезд. Мать ожидала с ремнем. Был задан всего один вопрос: “Ты взяла деньги?” Но ответа не было. Я хотела, чтобы мои товарищи поверили, что мы живем не хуже других, и что у нас полный мешок конфет. А было мне тогда пять с половиной лет!
Не помню, сколько продолжалась эта экзекуция. Сначала было очень больно, но я молчала, ведь Зоя Космодемьянская шла на казнь не плача. А потом было как-то все равно, а мать все била и била, пока отчим не соскочил с кровати и не отобрал у нее ремень. Из рассеченной брови лилась кровь, а голова была посечена пряжкой офицерского ремня. Я помню еще, что отчим вытащил фильтр от противогаза и останавливал мне кровь. Потом он оделся и ушел. Больше мы его не видели!
Не знаю, сколько я пролежала, не двигаясь и не разжимая рта. Бабушка приходила каждое утро и поила меня какими-то травами и прикладывала к моим ранам и болячкам всякие примочки. Потом, когда голова немного зажила, меня побрили наголо, но я еще долго не разговаривала. Просто чувствовала, что сейчас мать придет с работы, и быстро залезала под стол. Там я научилась вырезать кукол из газеты и всякие платья к ним.
А как-то приехал из деревни брат моего отца и привез мне книжку-раскладушку от А до Я. Я спрашивала у сестры, где какая буква, потом научилась их складывать в слова. И кое-что из этой книжки помню до сих пор. А ведь прошло более 70 лет!
Ну, а когда я в чем-то провинялась, а мать начинала меня бить, то моей заступницей была бабушка. Она подставляла свои руки, прикрывая меня от побоев.
